КРУШЕНИЕ РЫНКА БАНКОВСКИХ ДЕРИВАТИВОВ КАК ОТРАЖЕНИЕ ЛИТЕРАТУРНОГО ПРОЦЕССА 1990-2000-Х ГОДОВ
Чтобы управлять своей жизнью, говорил булгаковский Воланд, человек должен иметь достаточно точный план на какой-нибудь смехотворно короткий срок - лет, этак, хотя бы в тысячу, иначе любая неприятность, которая может произойти в его судьбе, будет носить характер шокирующей внезапности и, вследствие полной его неподготовленности к ней, иметь максимально тяжёлые последствия. Как, скажем, обрушившийся на нас финансовый кризис, в приход которого на просторы российской экономики мы почему-то не верили даже тогда, когда под его ударами, точно строения острова Пхукет под напором океанской волны-цунами, уже валились крупнейшие американские банки и корпорации.
А между тем ничего в этом мире не возникает на пустом месте, не посылая нам заблаговременных сигналов о своём грядущем приближении. Эти сигналы прекрасно слышали Нострадамус, Ванга, русский монах-провидец Авель, американский предсказатель Эдгар Кейси и другие всемирно знаменитые предсказатели, но и для большинства остальных людей тайна завтрашних дней не является наглухо запечатанным свитком. Если внимательно читать Евангелие, можно увидеть всё, что нас ожидает впереди, причём не только в виде буквально высказанных апостолами конкретных пророчеств.
Внимательное чтение евангельских текстов даёт нам непосредственно сам ключ к пониманию того, где искать предпосылки к ещё только назревающим мировым катаклизмам, и этот ключ заключён в открывающей текст Евангелия от Иоанна строчке «В начале было Слово», настолько часто цитируемой, что читатель уже перестал воспринимать суть того, что в ней сказано. А она ясно говорит нам о том, что любому событию предшествует информация о нём, причём информация именно в виде текста, так как в начале всего, говорит Иоанн, находится - Слово.
158
БЕЛАЯ ВЕЖА № 2/2010
Николай ПЕРЕЯСЛОВ
Если мы посмотрим под этим углом на историю русской литературы, которая аккумулирует в себе всё, что сотворено за нашу историю при помощи слова, то увидим, что очень многие этапы её развития как бы предсказывают собой (если не предопределяют) те социально-экономические и политические схемы, по которым будет идти в дальнейшем становление нашего государства. Речь в данном случае идёт не о конкретных писательских предвидениях какого-то не наступившего при них будущего, хотя Н.В. Гоголь своими «Мёртвыми душами» практически предвосхитил появление той политической системы, которая воцарилась у нас после 1917 года, когда живые люди с их реальными судьбами оказались напрочь заслонены от глаз власти некими списочными составами, и точно так же, как Чичиков покупал и даже «переселял» в Херсонскую губернию существовавших лишь в виде фамилий на бумажных списках крепостных крестьян, так потом списками загоняли людей в колхозы, списками принимали в комсомол и в партию, списками расстреливали и отправляли на Колыму, списками представляли передовиков к правительственным наградам, премиям и почётным грамотам.
Столь же беспощадно точной оказалась и предугаданная Ф.М. Достоевским в романе «Бесы» кровожадная природа социалистической революции, за осуществление которой, по его прогнозам, России потребуется заплатить не менее ста миллионов жертв.
Некоторые весьма точные предвидения будущего можно отыскать также в произведениях ряда других авторов — как фантастов, так и реалистов, — но, тем не менее, это скорее только интересные частности их личного творчества, свидетельствующие об их индивидуальных провидческих способностях и умении логически просчитывать будущее. Гораздо важнее для нас сами тенденции развития литературы, которые предуведомляют собой о вызревающих в грядущем тенденциях общественно-экономического развития государства. Зависимость между ними прослеживается со времён ещё Киевской Руси, то есть с тех самых дней, которые сохранили о себе зафиксированное письменным образом Слово.
Ещё В.В. Розанов озвучил мысль о том, что именно в литературе, вокруг литературы и посредством литературы готовились все исторические преобразования и перемены в России, все социальные сдвиги и перевороты, все культурные проекты, все философские, религиозные, этические, эстетические, да и конкретно-научные теории... Литература, как пишет в работе об этом философе И. Кондаков, «обо всём спорила, все обсуждала и осуждала; все идеалы будущего мироустройства были сплошь литературными; все важнейшие идеи и концепции получали литературную апробацию, а нередко и реализацию. По тому как развивался литературный процесс, можно было судить о тенденциях развития всей русской истории, — чем и занимались наши отечественные литературные критики и публицисты... »
Так, например, если мы посмотрим в свете всего вышесказанного на древнерусские летописи, то увидим, что описываемые в них дела древнерусских князей постоянно проецируются на близкие им по нравственному содержанию сюжеты Священного Писания — так, чтобы на фоне примеров из жизни Каина, Авеля, Иуды или святых мучеников христианства читателям была ясно видна и понятна сущность поступков того или иного князя. При этом главным для авторов летописных статей является единство Русской Земли и работа по её собиранию и укреплению вокруг общего административного и духовного центра.
Распрограммируясь в реальной жизни тех лет, данный литературный метод диктовал собой аналогичную схему и для создания единого Российского государства, которое, точно летописная книга из отдельных глав, складывалось из разрозненных удельных княжеств вокруг объединяющей славянские племена Православной Церкви.
Практикующиеся параллельно с летописями жанры жития, слова, послания и многочисленные духовные стихи, разносимые по городам и весям странствующими от монастыря к монастырю каликами перехожими, имели характер неофициальных идеологических директив, почти законодательных указов, и закрепляли в сознании читателей основополагающие гражданские и религиозные принципы жизни. Это способствовало идейной цементации общества и слиянию удельных княжеств в государственный монолит.
Появляющиеся в дальнейшем жанры хождения, повести, сказания, а также первые художественные произведения, светские стихи и поэмы в значительной мере раздвинули творческие рамки русской литературы, оказав тем самым метафизическое воздействие и на стремление растущего российского государства к расширению своих реальных границ. В практическом плане это материализовалось в освоении сибирских земель, присоединении Крыма, петровских войнах за выход к Балтийскому морю и других этапах приращивания российских земель и увеличения государственных территорий.
Сильнее всего влияние литературных тенденций на исторические процессы дало себя знать в XIX — начале XX веков, когда литературу начали взрывать изнутри темы нетерпимости и бунта против устоявшихся литературных форм и традиционных эстетических канонов, что вывело на страницы литературных произведений таких героев, как Пугачёв, Дубровский, Раскольников, Челкаш, Павел Власов и им подобные, а вскоре аукнулось стране реально прогремевшей социальной революцией, в кровавые клочья разметавшей не только традиционные литературные формы, но и само государство.
Последовавший вслед за этим период — это существование литературы в рамках жёсткого соцзаказа (а точнее сказать — госзаказа), давшее множество высокоидейных, правильных в воспитательно-патриотическом значении и нередко весьма талантливых, но отчасти скучноватых вследствие своей тематической предсказуемости произведений, что привело к двум внешне малозначительным, а по сути имеющим фатальное значение как для литературы соцреализма, так и самого СССР результатам. Предсказуемость искусства соцреализма, скука окружающей жизни и укрепляющееся в обществе неприятие социалистических идеалов, не подтверждаемых образом жизни партийных лидеров и не соизмеримых с жестокостью защищающей их карательной машины, породили эпидемию иронизирования над всем и вся, вылившуюся в лавину опошляющих и осмеивающих почти все социалистические святыни анекдотов, спрятанную в «кармане» почти каждого писателя «идеологическую фигу», а то и прямой диссидентский бунт, как это можно видеть в случае с творчеством Александра Солженицына.
Бунтуя против сковывающих творческую свободу рамок социалистического реализма, российская литература 1980-х годов снова ринулась ломать старые формы, навязывая читателям (и издателям) всевозможные авангардизмы, метеметафоризмы, концептуализмы и прочие экспериментальные творческие методы, вслед за которыми последовала и пресловутая перестройка, бесповоротно развалившая существовавший в форме классического венка сонетов СССР: входившие в него 15 республик напоминали собой 15 самостоятельных сонетов, написанных с единым для всех них правилом рифмовки и соединённых в общий поэтический цикл, сумма первых строчек которого образовывала скрепляющий весь венок сонет-«замок»...