Беседа первого заместителя главного редактора журнала «Белая вежа» Нины Чайки с Николаем Чергинцом, Председателем Союза писателей Беларуси, Сопредседателем Союза писателей Союзного государства.

ЧАЙКА Н.: Николай Иванович! На беседу с Вами меня подвигли проблемы, которые стоят сегодня перед Союзом писателей Беларуси, Союзом писателей Союзного государства, который был создан 4 декабря 2009 года на учредительном съезде писателей России и Беларуси. Но Ваша общественная деятельность, как и литературная работа, настолько многообразны и полновесны, что порой не знаешь, чего у Вас больше – от государственного деятеля или писателя. Взять хотя бы последние события – выборы Президента Республики Беларусь. Вы были доверенным лицом Александра Григорьевича Лукашенко… 

ЧЕРГИНЕЦ Н.: Это было напряженное время, ответственное. Ультимативное требование Евросоюза и США, натиск оппозиции, поддерживаемой с запада, и некоторыми силами с востока, что её вдохновляло, придавало смелости и наглости одновременно. Все ее протестные аргументы были. Все ее протестные аргументы были не только построены против одного человека, но и открыто направлены на разрушение государственности. Поэтому все попытки белорусской власти вести диалог с ней были бесполезны. Но мы уже давно пришли к пониманию, что демократия – это не вседозволенность, демократия – это, прежде всего, порядок везде и во всем, это ответственность перед будущим и спокойная, достойная жизнь в настоящем.
Прошедшая избирательная кампания показала, насколько вырос интеллектуальный уровень граждан нашей страны. Об этом можно судить хотя бы по такому факту – когда на одной из встреч один из кандидатов в Президенты в случае его избрания пообещал каждой женщине за рож- ддение ребенка 25 000 евро, из зала последовал вопрос: а как вы сможете обеспечить эту сумму, за счет кого и чего? Мы поверим вам, если вы нам это объясните. И поплыл кандидат, одно дело – говорить по заученному тексту и давать невероятные обещания, другое – исполнить эти обещания. Даже на вопрос, сколько в Беларуси рождается в год детей, ответить не смог.
Лично мне было легко встречаться и с рабочими на предприятиях, и с сельскими тружениками, и с педагогами, врачами... да со всеми гражданами. Потому что я оперировал фактами, которые говорили об успехах нашего государства. Ну, например, такими как продолжительность жизни в нашей стране. У женщин она за четыре года выросла до 76,4 года, у мужчин – до 64,7. Каждый четвертый работник в нашей стране находится в возрасте до 30 лет, безработица составляет всего 0,8%... Цифр можно привести много, но эти, по-моему, самые говорящие. Я не хочу сейчас приводить сравнение этих цифр с другими странами и республиками бывшего Союза. Но они действительно впечатляют. Знаете, эти предвыборные дни, хотя и были сложными, напряженными, дали мне очень много, об этом я говорил выше. Мне, как писателю, были просто необходимы эти встречи. Потому что я встречался не только с избирателями, но и со своими читателями.
 

Как известно, граждане Беларуси показали свою зрелость, выбрали стабильность, спокойствие, отвергнув неопределенность европейские «райские кущи». А ситуация 19 декабря, в день выборов страны была действительно серьезная. Об этом говорил Александр Григорьевич через несколько дней: «Могло случиться так, что 20 декабря мы могли проснуться в другой стране».
 

ЧАЙКА Н.: Николай Иванович, безусловно, это честь для нашего Союза писателей, что его председатель был доверенным лицом Александра Григорьевича, следует сказать также и о том, что от Союза писателей Беларуси были и наблюдатели на избирательных участках. Так что мы не остались в стороне от этого важного политического события.
А теперь, Николай Иванович, мне бы хотелось продолжить нашу беседу в русле Вашей литературной работы.
В Вашем литературном творчестве большое место, если не главное, занимает тема войны. Она исследуется во времени и пространстве. Это Великая Отечественная война, и военные действия Ограниченного контингента Советских войск в Республике Афганистан, и военная кампания в Чечне, а в последнее время, например, в романе «Илоты безумия», возникла тема терроризма. Все эти этапы Вашего творчества настолько актуальны сегодня, что возникает ощущение перманентности вашей интуиции как писателя. 
 

БЫЛА ВОЙНА...

ЧЕРГИНЕЦ Н.: Что ж, ваши такие выводы лучше считать преувеличенными, нежели реальными. Но, что правда, то правда: ХХ век и начало XXI внушают такие мысли. Возьмем судьбу России. Да и нашу с вами... Как началось с Японской войны, затем Первой мировой войны, так и покатилось. и конца-краю этому нет. В каждой семье сегодня хранятся как ордена и медали, так и похоронки, выцветшие от времени.
Великая Отечественная война осталась в памяти как страшное бедствие и в моей семье. У моих родителей было восемь детей. Отец на фронте, мать, безграмотная, беспомощная, с такой голодной оравой осталась одна. Жили мы в Минске на улице Танковой. Когда пришли немцы, нас вышвырнули из дома, потому что наш район отвели под еврейское гетто. Мать искала, где можно пристроиться с такой оравой детей, наконец, нашла прибежище в заброшенном доме на улице Цнянской. Проблема стояла одна - выжить! Конечно, старшие сразу подключились к борьбе. Моя мать и три сестры были связными в партизанском отряде, а ближайший родственник матери был командиром бригады.
— В романе «Вам задание» об этом есть немало эпизодов...
— Безусловно, писатель рассказывает о том, что видел и что пережил... Жили мы в удобном для связи месте, недалеко от Комаровского рынка, куда легко можно было незаметно приехать партизанам под видом крестьян и так же спокойны выехать из города... Но в то же время это было и беспокойное место, часто на рынке и в его окрестностях проходили облавы, в домах — обыски. К нам приходили едва ли не каждый день.
Вскоре арестовали сестру Зину. Ее поймали с поличным, когда она выносила из города чистые бланки аусвайсов (пропусков). Зину должны были расстрелять. Нам уже передали, что послезавтра арестованных, среди которых была наша Зина, повезут на расстрел.
Но помогло одно обстоятельство. К нам приехали партизаны за пишущей машинкой и еще какими-то документами, которые мы должны были передать им. А поскольку они приехали под видом крестьян, то у них было немного яиц, сала, граммов триста масла.
И мы решили попытаться выкупить Зину за эти продукты, потому что иногда немцы меняли заключенных на продукты.
Мы очень голодали: мать получала буханку хлеба наполовину с опилками, а потом ниткой делила ее на всех. Я помню как сейчас: мать ниткой делит хлеб, а ты примеряешься, как бы тебе достался побольше кусок. А тут — яйца, сало...
Но мама решила пожертвовать этими продуктами, чтобы выкупить Зину. Она всю ночь что-то шила, начищала, потом вымыла добела кошелочку, положила в нее чистую холщовую тряпочку, аккуратно сложила яйца, сало, слепленное в комочек масло и накрыла все той же тряпочкой.
В поход к тюрьме на улице Володарского она взяла меня — я был не по годам смышленым и находчивым. Мы пришли к тюрьме, долго ждали. Вдруг выходит охрана, автоматчики становятся по обеим сторонам на выходе у ворот, подъезжают две крытые машины. Затем из дверей тюрьмы выводят связанных людей. Помню, на них было страшно смотреть: все измученные, в крови, в разодранной одежде. Их подталкивают в спину автоматами, гонят к машинам. Последней два охранника под руки тащили нашу Зину. Она не могла идти. Охранники бросили ее в кузов и стали закрывать борт машины. Я это так ясно помню, потому что мне было очень страшно.
И тут мать бросилась к немцу, упала на колени: «Пан, киндер, пан, киндер.» И держит кошелку перед ним. Немец глянул, а там все так аппетитно выглядит. Что вы думаете, сработало. Он повернулся к солдатам и скомандовал: «Киндер вэк». Два немца открыли борт машины и сбросили Зину на землю. И вот наша Зина лежит, а мы растерянные стоим и не знаем, что делать. И вдруг мама говорит: «Сынок, беги скорее за коляской». Мне казалось, что я несся словно на крыльях, сколько мне тогда было, это сорок третий год — шесть лет было. Я прибежал домой и только и мог выдохнуть: «Скорее коляску». Две сестры, Женя, самая старшая, и младшая, схватили коляску, и мы побежали. Привезли Зину домой. Она была жестоко избита, у нее были повреждены легкие, переломаны ребра, ей защемляли пальцы — они превратились в безжизненное кровавое месиво. Собравшиеся соседи вздыхали и говорили: «Слава Богу, Зину можно будет похоронить по-христиански, а не как собаку в общей яме». Но мать от Зины не отходила целыми днями, и сестра выжила. Но пережитое, те пытки, которым она подверглась, повлияли на всю ее короткую жизнь. Замуж она так и не вышла, жила одна, пила. Нет, она не была алкоголичкой, но пила.
Я к тому времени работал в милиции и много раз ей говорил, просил даже, чтобы она не пила: «Зина, ты меня компрометируешь». На всю жизнь мне запомнилось, как в ответ на мои просьбы она однажды сказала: «Коля, если бы ты знал, как у меня все болит, а когда я выпью, боль хотя бы на короткое время отступает. Ты прости меня, я не хочу тебя позорить, но как же мне быть со всем этим!» Она никуда не ходила, потому что стеснялась своего уродства, и в сорок два года наша Зина умерла.
Сколько же таких изувеченных судеб было после войны, эти люди, без орденов и почитания, тихо, незаметно для всех уходили, оставляя после себя память и боль только у очень близких людей.
 

(Полностью интервью можно прочесть в печатной версии журнала №2-2010г.).